Последние Каролинги - Страница 78

К оглавлению

78

— На Мельдум! На Квиз! На Компендий! — требовали крестьяне, окрыленные легкой победой.

Каждый выкрикивал название замка своего притеснителя, и лес отвечал им рычанием: «Ыр-р!» Гермольд скомандовал добровольным носильщикам, и те подняли его легонькое старческое тело над толпой. Ссылаясь на свой опыт (участвовал в тридцати трех сражениях!) и на свое предчувствие (певцы ведь разговаривают с самим богом!), старец предупреждал, что лесным людям не выдержать натиска панцирной конницы, что нет у них ни таранов, ни баллист для осады замков…

— Лучше уж, — предложил он внезапно, — идемте в Лаон! Там Карл, посланный нам богом император. Говорят, он добрый, очень добрый…

— Карл Великий! — в восторге закричал народ, который мало разбирался в том, какой по счету из Карлов царствует. — Аой, наш великий Карл!

И напрасно Винифрид твердил, надрываясь, — на Париж, на Париж! Его уже никто не слушал, тем более что Крокодавл вздыхал подобно землетрясению: «Лаон! Лаон!» — и ему вторили все уроды.

— Отец! — подъехала Азарика к Гермольду. — Что ты задумал? Добр ли Карл или не добр, но ведь он же просто пешка! Зачем ты ведешь к нему этих простаков?

Гермольд помолчал, подняв незрячие глаза к солнцу.

— Иначе они станут громить замки, и это для них окончится хуже.

— Что же делать? — в отчаянии вскричала Азарика.

— А по мне, — махнул рукой Винифрид, — как раз бы и начинать с замков. По пояс влез — ныряй по горло! Пусть бы мы все погибли, но если б каждый убил по барону, перевелось бы их волчье племя!

Между тем замок Тьерри, который крестьяне набили хворостом изнутри и обложили снаружи, запылал так, что от жара жухла и сворачивалась молодая листва на опушке. Поток искр несся над головами, нужно было уносить Гермольда.

— Девочка! — обратился слепец к Азарике. — Выполни мою последнюю просьбу. Уходи! Уходи, пока не поздно, не для тебя это наше мужицкое глупое и святое дело…

Но она с болью в сердце ехала вслед по обочине дороги, стараясь не терять из виду колыхавшиеся над толпой носилки с белоголовым спокойным старцем. Мужики же не сводили с него глаз, при виде его доброй, слегка грустной улыбки умилялись и преисполнялись надеждой.

— Спой, отец наш! — просили они.

И он пел, сипя от натуги, потому что ему хотелось, чтобы его слышало как можно больше людей:


Шел Гелианд, царь правды, на священную войну,
Вел за собой царь истины посконную страну.
Он ловчих вел и рубщиков, лесных своих детей,
Землей пропахших пахарей, измученных людей.
И с ним двенадцать рыцарей, апостолов мирских,
Двенадцать беспорочных, могучих и простых,
И говорит тут рыцарю Луке великий царь:
«Вот лук тебе, лукавого и лютого ударь!»
А Павлу дал он палицу: «Ты павших ограждай,
Ты, Симон, сирых силою от сильных защищай…»

Когда смерклось, углежоги раздали факелы, и лаонская дорога осветилась потоком огней. Казалось, Млечный Путь, колыхаясь, течет по лесной просеке.

Азарика задумалась и отстала от носилок с Гермольдом. Выехала из лесу в долину Озы и увидела, что окружена толпой женщин. Они схватили храпевшего Байона под уздцы, и заострившиеся от постоянного голода их лица были враждебны.

— Это что за франтик? — закричала растрепанная злая старуха.

Но тут же нашлась и защитница. Изнуренная, вконец оборванная, с седой прядью волос и ласковыми ямочками на щеках, она назвалась Агатой, женой Винифрида, и стала всем объяснять, что сеньор этот Озрик и он очень, очень добр…

Злые морщины у женщин разгладились, но нехорошее предчувствие у Азарики нарастало, хотелось побыстрей вырваться из их жалкого и опасного круга.

— Ну, раз ты такой добрый, прочти-ка нам грамоту, которую мы отняли у Тьерри. А то у нас все такие грамотейки, что буквы путают с прялками или рогульками от ухватов.

При свете чадящих факелов Азарика еле разбирала строки, написанные кем-то наспех да еще нетрезвой рукою:

— «Мы, божьею милостью граф Парижский Эвдус-Одон, повелеваем тебе, Тьерри, взять под стражу и содержать крепко всех, кого удастся тебе разыскать, схватить, обнаружить из рода Эттингов…» Ложь! — задохнулась Азарика. — Грамота подложная, на ней нет даже графской печати! — И продолжала читать, от возмущения не вдумываясь в смысл последующих слов: — «Делаю это по настоянию моего советника и истинного моего повелителя, мирское имя которого — Озрик, на самом же деле это оборотень, исчадие сатаны…»

— Так это, выходит, ты оборотень? — прервала старуха, хватая Азарику за стремя.

— Я… — хотела она оправдаться, леденея от ужаса и чувствуя, как в ее панцирную стеганку, штаны, сапоги впиваются те же клещи, что утром растерзали Тьерри.

— Постойте! — надрывалась Агата, пытаясь оттолкнуть остервеневших женщин. — Этот сеньор… Какой же он оборотень?

— А вот мы спросим его самого, — зловеще усмехнулась старуха. — Отвечай, нехристь, только не юли и предварительно перекрестись. Кто ты сейчас: мужчина или женщина?

— Женщина… — еле слышно ответила Азарика.

Ее ударили сзади по голове. Свет множества факелов, рассыпавшихся по долине, поплыл и заколебался в глазах. Ее старались стащить с седла, но верный Байон все время вскидывался, не давал. Били палками, сучьями, камнями, просто царапали и даже кусали. Кто-то в ярости ударил серпом коня, и Байон, отчаянно заржав, вырвался, помчался под градом камней, припадая на раненую ногу. Всадник обвисшим мешком мотался в его седле.

3

78